– Господин Брент, – без какого-либо акцента или даже слабого фракийского прононса обратился он к Флинту. – Я так счастлив, что вы ожили… в смысле, выздоровели, поэтому пришел лично вас поприветствовать! Надеюсь, что еда вам нравится. Сегодня я вложил в готовку все свои умения!

Пока он говорил, блюдо пристроили в центр стола, а потом лакей церемониально снял серебряный колпак, и у меня необратимо подступил к горлу только-только съеденный салат. На одеяле из зеленых мясистых листьев многогранной звездой лежали обваленные в сухарях и обжаренные в масле жабьи тушки с обрубленными лапками.

– Госпожа Дороти, – обратился ко мне Жюль, – сегодня Уильям принес мне этих удивительных жаб и сказал, что вы их просто обожаете!

– Да неужели?

– Я просил Жюля приготовить рагу, но он утверждает, что жареные жабы самые вкусные, – промурлыкал Уильям.

Тут же мне в тарелку щипцами уложили пухленькую тушку, с неприятным стеклянным звоном упавшую рядом с почти нетронутой салатной горкой.

– Пробуйте, госпожа! – махнула руками экономка. – Это очень вкусно! Жюль мастер в жарке жаб!

Неожиданно стало ясно, что все взгляды были устремлены в мою сторону. Если обитатели дома ждали, когда я откушу лапку от соплеменницы Дороти, то их ждало страшное разочарование.

– Ешьте побольше, – неверно истолковав мое оцепенение, закудахтала Мэри. – Эбби сейчас и господину Картеру тоже понесла. Будет жаль, если он не угостится таким деликатесом.

– Полагаю, он тоже придет в восторг… – пробормотала я, лихорадочно соображая, как отказаться от коронного блюда, не обидев повара, явно обладающего исключительно тонкой душевной организацией, но меня обогнали. Раздался звучный хруст, когда зубы Имоджен впились в несчастное жабье тельце, и над столом повисла оглушительная тишина.

– И как? – затаил дыхание Жюль.

– Браво, господин повар, – улыбнулась она, обтирая губы салфеткой. – Похожа на курицу.

Темная Богиня, как мог один питомец есть другого питомца? Я стрельнула в жующую девицу злобным взглядом, мол, подавись, людоедка. Она испуганно замерла, побледнела, а потом захрипела страшным голосом:

– Воды!

Народ растерялся, и пока слуги бросились бестолково суетиться, а Уильям наливать воду из графина, через стол я заботливо протянула свой пригубленный стакан:

– Держите и будьте честны. Да будет так.

Скорее всего, Имоджен настолько испугалась, что приняла бы из чужих рук любую посудину, лишь бы ней плескалась вода. Она пила большими глотками, под моим внимательным взглядом и вряд ли понимала, что прямо сейчас подхватила любимое проклятье бабки Примроуз, а глава клана Нортонов знала толк в пакостях. Бабка не уставала повторять, что худшим проклятьем для людей являлась невозможность соврать. Обезоруживающая честность была беспощадна и рушила жизни, как карточные домики.

– Светлая Богиня, госпожа Имоджен, вы в порядке? – Флинт не на шутку испугался.

– Как я могу быть в порядке, – прохрипела она, – если эта проклятущая жаба встала поперек горла? Гадость редкостная! Прожевала, только чтобы вашу провинциалку подразнить. Флинт, у вас отвратительный повар, как раз под стать дому. Вилли говорил, что в Кросфильде есть мыловарня? Вот! Выгоните это усатое недоразумение из кухни и отправьте на мыловарню… – осознав, что все обитатели дома таращатся на нее с немым ужасом, Имоджен закрыла рот и с превеликой осторожностью отставила стакан.

– Я отказываюсь это слушать! – взвизгнул Жюль и вылетел вон из столовой. За ним вдогонку бросилась Мэри, неразборчиво причитая на ходу.

Ошарашенная собственным словоблудием гостья с опаской покосилась на Флинта и пробормотала:

– В смысле, я хотела сказать…

– Ты уже достаточно сказала, – в звенящей тишине процедил Уильям.

Не глядя, он подхватил стакан с проклятой водой и поднес к губам, видимо, хотел запить резкости в адрес бесцеремонной любовницы, готовые сорваться с уст. Не ожидавшая, что одним махом сверну шею обоим любвеобильным кроликам и обеспечу себе спокойную ночь, я даже приподнялась на стуле, жадно следя за каждым движением Брента. Помедлив, он опрокинул в себя остатки воды. На горле сократился кадык.

Темная Богиня, искренне спасибо!

– Ты теперь меня выставишь за дверь, и я не получу то бриллиантовое колечко из ювелирной лавки на проспекте? – выдавила из себя опростоволосившаяся гостья.

– Я бы выставил, но рассчитываю, что ночью мы продолжим то, что начали днем. Не раз, не два, а во всевозможных позах по разу. – Он бросил на меня хмурый взгляд. – И нам больше не помешают никакие жабы и горячие штучки на высоченных каблуках!

– Что ты сказал? – дрожащим шепотом переспросила ошарашенная Имоджен.

– Я сказал, что мне необходим безудержный перепи… – Тут он осекся, поражая нечеловеческой выдержкой, ведь по собственному опыту мне было известно, как сложно противиться проклятью честности. Если уж задали вопрос, то воздержаться от прямолинейного ответа практически невозможно.

Уильям сжал зубы (подозреваю, что и язык до крови прикусил), со злостью швырнул на стол салфетку и поднялся из-за стола. Он больше не вымолвил ни слова, скорее всего, боясь выложить еще какую-нибудь возмутительную правду. Подозреваю, что у него имелось немало тайных мыслей, озвучивать которые не решился бы даже последний кретин.

– Как ты смеешь уходить, когда я решила перевернуть тебе на штаны салатницу и вылить на голову графин с водой? – взвизгнула Имоджен. – Ты правда не хочешь подарить мне кольцо?

Даже в стуке каблуков, пока она догоняла любовника, слышалась истерика.

– Что это было? – уточнил Флинт, глядя на меня.

– Понятия не имею, – отозвалась я, чувствуя себя пусть и голодной, но ужасно довольной.

Жаль, что проклятье на воде, в отличие от чар, переданных через красное вино, держалось ровно до первого сна. Если мне очень сильно повезет, то ночью любовники станут ссориться, как припадочные, и не успеют прикорнуть даже на минуточку, а за завтраком позволят домочадцам еще разок восхититься бесхитростной откровенностью.

С огромным энтузиазмом дохрумкав салат, я попыталась найти Картера, но из библиотеки он исчез. Зато из-за дивана, обтираясь спиной о подушки и мягко ступая худыми длинными лапами, вышла лупоглазая, ушастая и совершенно лысая кошка.

– Дороти? – не поверила я своим глазам. – Мяукни, если это ты.

– Мяу! – пронзительно заявила та, как будто понимала человеческую речь. Голос у Дороти стал под стать внешности – весьма специфический.

– Темная богиня… – прошептала я, присаживаясь на корточки и присматриваясь к уродливому существу с тонким хвостом. – Ты даже жабой выглядела лучше…

Она купилась на протянутую руку, потыкалась в ладонь холодным носом, принюхиваясь к аромату еды, и я ловко схватила взбалмошную невесту в охапку. Однако свободолюбие Дороти явно обострилось. Кошка заорала дурным голосом, вцепилась когтями мне в рукав и попыталась вырваться.